Строго ограниченное ядерное будущее

26-07-2004

Андрей Гагаринский,
Российский научный центр "Курчатовский институт"

Пожалуй, важнейшим событием последних лет в мировом ядерном сообществе, хотя практически только им пока и оцененным, стало начало серьезного анализа «второй ядерной эры». Так уже многие специалисты называют перспективы крупномасштабного развития ядерной энергетики в XXI веке, рассмотрение которых почти скачком перешло от творчества отдельных групп в разных странах к большим международным программам.

Инициированный DOE проект «Генерация-IV» (GIF), который стартовал в начале 2000 года, объединил десять развитых и развивающихся, но «ядерно-продвинутых», стран, намеренных предложить мировому сообществу ядерно-энергетические установки, пригодные для коммерциализации уже к 2030 году. GIF сосредоточился на новых технологиях, уже отобрал (после изучения более 100 концепций) шесть систем, признанных самыми многообещающими и нашедших поддержку в странах-участниках. Предполагается, что хотя бы некоторые из них будут доведены до уровня, способного заинтересовать промышленность.

Начавшийся чуть позже Международный проект МАГАТЭ ИНПРО, обязанный своим рождением российской инициативе, объединил не только страны, которые являются «держателями» ядерных технологий, но и потенциальных пользователей ядерной энергии. Членами ИНПРО стали уже 17 стран четырех континентов. Заявленная цель – определить необходимые действия на национальном и международном уровнях для достижения ядерной энергетикой значимого вклада в устойчивое обеспечение энергетических потребностей в XXI веке.

На фоне этих больших и достаточно инерционных работ, «втянувших» в свою орбиту многие десятки специалистов целого ряда стран, доклад сравнительно небольшой группы ученых Массачусетского Технологического Института не только не остался незамеченным, а наоборот, вызвал значительный международный резонанс. Он обсуждался на ряде митингов МАГАТЭ, во многих странах, научных институтах и лабораториях мира. Это обсуждение продолжается и сейчас, почти через год после опубликования. По-видимому, в мире нет специалистов, занимающихся «ядерным будущим» и не знакомых с докладом MIT.

Вряд ли такой широкий интерес могли бы вызвать только вполне очевидные достоинства работы, которые, хотя в той или иной мере присущи и многим другим серьезным исследованиям в этой области, но заслуживают по меньшей мере краткого перечисления:
· Исследование носит достаточно комплексный характер, когда авторы стремятся не упустить значимых факторов, определяющих облик ядерного будущего (ресурсы, экономика, безопасность, отходы, нераспространение и т.д.). В этом смысле, если не по глубине анализа (авторы сознательно позволяют себе недоказанные суждения), то по его полноте, работа стремится к «стандартам», принятым в GIF и ИНПРО.
· Исследование поддерживает и конкретизирует, применительно к США, известную позицию «ядерщиков», что из-за долговременного характера стратегических проблем энергетики, и особенно ядерной, правительства (заметим – возможно и не в одиночку) должны формулировать политику и осуществлять государственную поддержку необходимых на длительную перспективу технологий.
· В докладе отстаивается известный тезис о существенной и неисключаемой из общей стратегии роли ядерной энергии в ряде возможностей снижения выбросов двуокиси углерода, вызванных производством энергии.
· Исследование поддерживает НИОКР в сфере не только легководных, но и высокотемпературных газоохлаждаемых реакторов (правда, в основном для электрической генерации, лишь с упоминанием о возможностях этого энергетического источника для производства водорода), что соответствует общемировой тенденции.
· В докладе предлагается и обосновывается необходимость двух важных не только для США научных программ: оценки с высокой долей надежности мировой базы урановых ресурсов, а также моделирования и анализа промышленных систем ядерной энергетики.
· В «чувствительной» и во многом определяющей будущее ядерной энергетики области противодействия распространению авторы доклада обозначают идею, быстро набирающую если еще не сторонников, то уже готовых ее обсуждать, хотя не очень ясную политически: разделение стран на пользователей ядерно-энергетических технологий, освобожденных от необходимости создания инфраструктуры ядерного топливного цикла, и «поставщиков» или «государств ядерного топливного цикла», взявших на себя, прежде всего из соображений собственной безопасности, обеспечение «привилегированных» стран технологиями, топливом и вывозом отработанного топлива.

Разумеется, этот краткий перечень не исчерпывает достоинств отчета MIT, но  и не объясняет интереса к нему. Основная причина этого интереса в другом – редком по категоричности для прогнозных исследований выводе авторов о преимуществах так называемого открытого (once-through) топливного цикла, как о безальтернативном будущем ядерной энергетики, по крайней мере, до середины века.

При этом обращает на себя внимание жесткость рекомендаций нынешнему руководству США (и не только ему), особенно заметная для иностранных специалистов – читателей работы, не привыкших так разговаривать со своими правительствами:

«В следующем десятилетии правительству и промышленности в Соединенных Штатах и других странах следует отдать предпочтение развертыванию АЭС с открытым топливным циклом, а не продвижению более дорогостоящих технологий, использующих замкнутые топливные циклы, включая переработку и новые, более современные тепловые реакторы или реакторы на быстрых нейтронах».

«Департаменту энергетики США следует ориентировать научно-исследовательскую программу на открытый топливный цикл».

«Правительства стран, занимающихся строительством АЭС, не должны оказывать содействия другим странам в развитии и развертывании топливного цикла PUREX/MOX».

И совсем уже в духе раннего советского отношения к генетике и кибернетике:

«Департаменту следует прекратить разработку и обоснование усложненных топливных циклов и реакторов, пока не станут доступны результаты проекта системного анализа ядерной энергетики».

Такая определенность рекомендаций, естественно, заставляет обратиться к базе, на которой эти «сильные» утверждения делаются. К сожалению, вполне объяснимая неопределенность в исходных посылках отчета удивительно дисгармонирует с однозначностью полученного результата. Именно это несоответствие требует более детального рассмотрения.

Пределы развития

Авторы отчета безусловно знают, хотя прямо и не говорят о достаточно однозначной зависимости потребностей в технологических инновациях от темпов развития мировой ядерно-энергетической системы.

Если представить себе не слишком вероятный, но не исключаемый из рассмотрения вариант отказа человечества от ядерной энергетики на ее сегодняшнем уровне около 400 ГВт (в докладе упоминается такой сценарий, оцениваемый как «ошибка»), то окончательное «закрытие» придется, с учетом вполне реалистичного срока службы ядерных энергоблоков в 50-60 лет, на конец прогнозируемого авторами периода (точнее, на 2060 год). В этом сценарии, естественно, нет необходимости в каких-то инновациях как в реакторах, так и в технологиях топливного цикла, хотя даже в этом случае было бы неразумно отказываться от возможности полезного сжигания в реакторах уже накопленного и выделенного плутония, как «оружейного», так и «энергетического». Единственная в этом сценарии область, открытая для инноваций – усовершенствование технологий вывода АЭС из эксплуатации и долговременного и окончательного захоронения отработавшего ядерного топлива (ОЯТ) и радиоактивных отходов (РАО).

Справедливо отвергая такой сценарий, авторы практически выходят в своем рассмотрении на аналогичную схему «развития» мировой ядерной энергетики, только перед фазой «медленной смерти» (к концу века) она сначала увеличивает свои мощности до 1000 ГВт в «низком» или до 1500 ГВт в «высоком» сценарии MIT к 2050 году. На первый взгляд, логика такого странного сценария не просматривается (и не объясняется авторами). Ниже придется вернуться к причинам, которые могли бы заставить человечество, научившееся к середине века вводить в строй по 15-25 ГВт мощностей атомных станций, неожиданно прекратить развитие этого энергетического источника и начать обратный процесс. Заметим при этом, что второй свой «высокий» сценарий – рост ядерной энергетики до 1500 ГВт к середине века, авторы оставляют как бы «за скобками» основных выводов.

Авторы основывают свои сценарии, по их собственным словам, «не на экономическом прогнозе, а на модели того, каким может быть рост электроэнергетики в странах, стремящихся к доведению уровня жизни до приемлемых показателей...». Модель предполагает умеренный, около 1%, ежегодный прирост потребления электроэнергии на душу населения развитых стран, и существенно больший, но ограниченный показателем около 5%, прирост в развивающихся странах. Из этих предпосылок, на основе не вполне ясных, но диверсифицированных для групп стран разного уровня развития алгоритмов, получаются темпы развития мировой ядерной энергетики. Полученные средние темпы в 20 ГВт в год, как считают авторы отчета, «не являются неразумным предположением, но остаются очень трудной задачей». Не особенно споря с такой оценкой, следует все же заметить, что мировая ядерная энергетика уже имеет опыт развития с таким темпом в течение десятилетия (1980-1990 гг.).

К детальному прогнозу развития ядерной энергетики в отдельных странах нетрудно предъявить множество вопросов. Например, Франции, по оценкам авторов, предлагается за 50 лет построить 30 ГВт ядерных мощностей – задача, которую эта страна для обеспечения своей энергетической безопасности в свое время (те же 80-е годы) решила за 8 лет. Заметим, что совсем «не повезло» Украине, для которой сценарием предусмотрен один блок за 50 лет, что страна предполагает перекрыть вдвое уже в ближайшем году. Чехия же вообще успела в прошлом году «перевыполнить задание» MIT – 3 ГВт к 2050 году. Список подобных «неувязок» можно продолжить.

Однако в целом, предложенные в отчете MIT сценарии мирового ядерно-энергетического развития вполне можно считать реалистичными (как и множество других возможных вариантов), но никак нельзя признать глубоко обоснованными (на что авторы, собственно, не претендуют) и, тем более, предельными, что и определяло бы достаточные технологические инновации. В этих «пределах» поддерживаемые авторами инновации - повышение эффективности использования топлива в легководных реакторах и развитие высокотемпературных реакторов – действительно можно признать почти достаточными, хотя, как будет показано ниже, желательность снижения объемов добычи, обогащения урана и захоронения ОЯТ за счет хотя бы частичного внедрения переработки ядерного топлива уже начинает проявляться.

Для анализа долгосрочных целей ядерной энергетики вполне оправданным представляется подход проекта ИНПРО, который основывается на сценариях, содержащихся в Специальном отчете об эмиссионных сценариях (SRES) Межправительственного совета по климатическим изменениям, опубликованном в 2000 году. С учетом их международного авторства и рассмотрения правительственными и научными экспертами, сценарии SRES можно признать «последним словом» в области долгосрочных энергетических прогнозов. Они предполагают четыре типа развития, каждый из которых представляет собой внутренне согласованный набор демографических, социальных, технологических и экологических предпосылок. Не вдаваясь в детали, заметим, что для всех этих вариантов развития, ядерная энергетика остается достаточно скромной частью «энергетического набора» (8-10% от первичной энергии в конце века). Тем не менее, прогнозируемый диапазон ее возможностей только в электроэнергетике составляет 1100-4600 ГВт в 2050 году и 1600-5600 ГВт в 2100 году, т.е., «исправленный» на поступательное развитие до конца века основной сценарий MIT как раз представляет его нижнюю границу.

Включение в рассмотрение так называемой «агрессивной» ядерной энергетики, повышающей свою рыночную привлекательность за счет частичного вытеснения других энергетических источников и из электропроизводства, и из таких областей использования, как производство водорода, тепла и пресной воды, доводит потребности в ядерных энергетических мощностях до уровня 10000 ГВт к концу века.

Понятно, что к этому «диапазону возможностей» можно относиться не менее критически, чем к сценариям MIT, но не закладывать его в настоятельно рекомендуемый авторами проект системного анализа ядерной энергетики было бы непростительно. Кстати, в Курчатовском Институте, конечно, не располагающем миллиардом долларов, который авторы предлагают выделить в течение 10 лет на моделирование и анализ промышленных систем ядерной энергетики, работы по анализу перспектив ядерно-энергетических систем на мировом, региональном и национальном уровне ведутся более 30 лет, и в последнее время, поддержку проекта ИНПРО, на базе довольно детальных математических моделей. Просмотр на их основе «диапазона возможностей» ядерной энергетики и анализ потребностей в инновациях при темпах ее развития, превышающих сценарий MIT, выполнен и, как представляется, некоторые его результаты сделают более ясной позицию авторов отчета.

Ресурсы развития

Авторы отчете MIT совершенно справедливо констатируют, что «в сценарии глобального развития жизнеспособность открытого цикла зависит от имеющихся запасов урана по коммерчески привлекательной цене», и оправдывают свой сценарий тем, что «мировые запасы урановой руды позволяют обеспечить как строительство 1000 новых реакторов в ближайшие 50 лет, так и поддержание этого уровня развития в течение сорокалетнего срока эксплуатации указанных мощностей».

Этот «важный постулат, лежащий в основе исследования», уже требует развернутых комментариев. Вполне справедливая ссылка, как на «наиболее авторитетный источник» (и, заметим, общепризнанный) для оценок ресурсов урана - «Красную Книгу» ОЭСР/МАГАТЭ, предлагает известное значение запасов, которые могут быть извлечены с использованием существующих технологий в современных экономических условиях при оцененной стоимости извлечения, и прогнозных или «спекулятивных», ресурсов, основных характеристиках подобия и геологических экстраполяциях. В суммарное значение 16.2 млн. метрических тонн эксперты уже включают 5.5 млн. тонн без ценовой оценки. С учетом уже извлеченных ресурсов – коммерческих запасов, складов военных материалов, а также возможного повторного обогащения обедненного урана, можно довести оценку мировых ресурсов урана до 17.1 млн. тонн.

Следует подчеркнуть, что именно этого ресурса – 17 млн. тонн – требует максимальный сценарий отчета MIT (с «закрываемой» после 2050 года ядерной энергетикой), что, по-видимому, вполне объясняет ее выбор, сделанный авторами, как было показано выше, на основе весьма «гибких» предпосылок.

Разумеется, оставаться на верхней границе оцененных ресурсов урана нежелательно, и в отчете приводится достаточно обоснованная критика консерватизма известной оценки ОЭСР/МАГАТЭ. При этом, естественно, справедливо положение, что рост цены на уран приведет к увеличению разведанных запасов, а также качественно очевидный тезис, что рост стоимости урана, составляющей небольшую долю в цене ядерной электроэнергии, не может значительно увеличить последнюю.

К этому можно добавить, что сегодняшние «низкие» оценки ресурсов урана могут объясняться недостаточно активным финансированием разведки месторождений, отсутствием стимулов к поиску урана более высоких ценовых категорий, чем сегодняшние 20-40 USD/кгU, возможностью побочного производства урана при добыче других продуктов, и рядом других соображений. В пределе, можно обсуждать возможности добычи урана из морской воды (где его около 4 млрд. тонн), поскольку поиски приемлемых технологий такой добычи не прекращаются.

Однако, все более высокие оценки количества урана, пригодного для добычи по цене порядка 130 USD/кгU и выше (авторы оперируют значением в 30 млн. тонн), основаны либо на качественных соображениях, либо на экстраполяциях зависимости между ценой и доступными ресурсами, более или менее известной при цене до 40-50 USD/кгU. Подобные экстраполяции полезны для оценок, например, цитируемое в отчете предположение австралийских специалистов, что «удвоение цен на уран... может обеспечить десятикратное увеличение оцененных ресурсов», вполне соответствует независимым оценкам российских энергетических экспертов.

Однако базировать на них однозначные рекомендации по свертыванию программ НИОКР в области новых ядерных топливных циклов было бы крайне опрометчиво. Не следует забывать также известное положение, что прекращение наращивания производства того или иного топлива происходит задолго до приближения к исчерпанию доступных ресурсов. В случае нефти, например, энергетические сценарии Международного энергетического агентства ОЭСР предполагают прекращение роста производства уже между 2020 и 2040 годами. Доказанные запасы урана-235 представляют собой достаточно быстро исчерпываемый ресурс, принципиально не отличаясь в этом от нефти.

В целом, тезис отчета MIT о необходимости «реализации программы оценки мировых урановых ресурсов, включающей в себя проведение геологической разведки, преследуя цели с более высокой долей надежности определить мировую базу урановых ресурсов», заслуживает всяческой поддержки.

Ориентация ядерной энергетики на открытый топливный цикл, принципиально переводящая ее в разряд технологий с быстро исчерпаемым топливным ресурсом, имеет и другие хорошо известные ограничивающие развитие последствия. Расчеты наглядно показывают их, например, для «верхнего» сценария MIT, с учетом отказа от свертывания растущей ядерной энергетики после середины века (а это все еще меньше «средних» для ядерной энергетики сценариев вышеупомянутого исследования SRES). Помимо огромных масштабов добычи урана, высокой должна быть и мощность разделительных производств – более 500 млн. ЕРР в год к концу века (сегодняшнее мировое производство, развитое отнюдь не только для мирного использования ядерной энергии, составляет чуть более 50 млн. ЕРР в год). Нет нужды напоминать, что именно обогащение урана, а не сама ядерная энергетика, несет наибольший риск распространения ядерного оружия. Авторы в этой связи справедливо отмечают, что «следует уделять больше внимания рискам распространения на входе в топливный цикл».

Упоминаемый, но не акцентируемый авторами исследования MIT фактор – неизбежный и быстрый рост объемов отработавшего ядерного топлива (около 3 млн. тонн к концу века), также заслуживает количественной оценки. В рассматриваемом сценарии мир выходит на почти ежегодное сооружение хранилищ для этих материалов, в открытом цикле представляющих собой либо отходы, либо шахты для будущей «добычи» плутония, причем каждое – масштаба Юкка Маунтин (70 000 тонн). Уже одно это обстоятельство, по справедливому замечанию авторов, «предсказывает повышение интереса к усовершенствованным замкнутым топливным циклам».

Еще один экологический фактор, вообще не затрагиваемый в отчете, связан с извлечением при добыче урана из земной коры в окружающую среду достаточно большого количества радиоактивных веществ (радон, радий и др.). Разумеется, воздействие на окружающую среду (в том числе и радиационное) присуще всем энергетическим производствам, и корректное его сопоставление представляет собой самостоятельную и непростую задачу. Однако прямое сравнение по этому показателю замкнутого и открытого топливных циклов с их потребностями в уране было бы довольно наглядным. Если принять данные Научного комитета ООН по действию атомной радиации об ожидаемой коллективной дозе от хвостов рудников и заводов по производству урана, возникающей от добычи урана, необходимого для производства энергии ГВтЧгод (150 чел.-Зв), нетрудно получить коллективную дозу для человечества от открытого топливного цикла в рассматриваемых масштабах, сравнимую с той, которой люди обязаны испытаниями ядерного оружия в атмосфере.

Замыкание ядерного топливного цикла с введением в систему ядерной энергетики быстрых реакторов с расширенным воспроизводством плутония позволяет, в принципе, обеспечить производство энергии, в несколько раз превышающее сценарий MIT. При этом ресурсные ограничения перестают быть «дамокловым мечом» ядерно-энергетического производства. Потребление урана не выходит за пределы уже известных запасов, его добычу, так же как и работу разделительных заводов, можно будет практически прекратить к концу века. Следует упомянуть и о перспективах использования тория (неэффективного в открытом цикле), который существенно расширяет топливную базу и может решить ряд проблем, связанных с минимизацией количества трансурановых радионуклидов в системе.

За то, чтобы атом стал «квазивозобновляемым» источником энергии, естественно, придется заплатить. Эта плата – развитие мощностей по переработке ядерного топлива, которое даже в улучшенных сценариях надо поднять, как минимум, на порядок от сегодняшнего (весьма ограниченного) уровня, когда переработкой занимаются в промышленном масштабе лишь несколько стран. Следует также отметить, что уже упоминавшаяся идея, поддерживаемая авторами отчета и давно обсуждаемая в ядерном сообществе – о развитии инфраструктуры ядерного топливного цикла, прежде всего, наиболее чувствительных производств по обогащению и переработке ядерного топлива внутри стран, уже их имеющих, - технически вполне осуществима. Объемы производств (при приемлемом радиационном риске) и потоки ядерных материалов – свежего и облученного (наиболее защищенного от несанкционированного использования) ядерного топлива, вполне технически реализуемы даже в высоких сценариях развития ядерной энергетики и, конечно, несопоставимы с сегодняшними гигантскими и создающими глобальные экологические проблемы трансконтинентальными потоками органики.

Обоснованно критикуемая авторами, но имеющая хорошие перспективы значительного усовершенствования, водная технология переработки топлива PUREX еще довольно долго должна оставаться базовой в ядерной промышленности. Разумеется, внедрение быстрых реакторов повлечет за собой и смену технологий в переработке ядерного топлива – выход из стадии пилотных экспериментов неводных методов переработки (расплавы солей, газофторидная и др.), если, конечно, не будут восприняты предложения по свертыванию исследований и разработок в этом направлении.

Таким образом, ядерное будущее, не ограниченное строго исчерпаемыми ресурсами и кардинально минимизирующее количество отходов своей деятельности, возможно и при высоких сценариях использования ядерной энергии для электрического (и не только) производства. Оно очевидно потребует новых инновационных технологий (бридеры, МОХ-топливо, новые методы переработки). Кстати, большинство отобранных международным проектом G-IV инновационных систем ориентировано именно на замкнутый топливный цикл. Для их разработки, учитывая огромный уже накопленный багаж знаний и опыта, еще есть время, если преднамеренно не сдерживать это направление прогресса.

Следует отметить, наверное, и еще одну тонкость. Реальное развитие ядерной технологии в области топливоиспользования сосредоточено в сфере повышения глубины выгорания топлива. В настоящее время, технологии ориентируются на повышение выгорания топлива в легководных реакторах  до 10% тяжелых ядер (что предполагают и авторы доклада), а в «надеждах» - и более. Создание быстрых реакторов с аналогичными параметрами по выгоранию топлива, позволит принципиально сократить объемы переработки топлива, без заметных жертв в конверсионных характеристиках. Принципиально ясно, что  развитие более совершенных материалов, принципиально меняет качество топливного цикла атомной энергетики и многократно расширяет ее сырьевую базу. Постулирование отрытого топливного цикла принципиально отрицает саму возможность совершенствования технологий, поскольку не формирует потребности их развития, а, следовательно, и ограничивает атомную энергетику, по существу, демонстрационными масштабами.

Экономика

Экономические сопоставления привлекательности инвестиций в ядерную энергетику и альтернативные энергетические технологии, выполненные в отчете MIT, опираются, в основном, на американские данные для анализа капитальных и эксплуатационных затрат. Даже с учетом использования цен на газ не слишком высоких ценовых категорий, эти расчеты наглядно показывают тенденцию к росту экономической привлекательности АЭС, особенно с учетом прогнозируемого введения «внешних» затрат, которые потребителям придется платить за воздействие энергетических источников на окружающую среду.

Понятно, что при таком подходе едва задеваемая авторами проблема регионального размещения источников органического топлива и потребителей (ядерная энергия не станет «технологией, выбранной инвесторами, в регионах, где поставщики имеют доступ к природному газу и угольным ресурсам») чрезвычайно важна для таких энергоисточников, как газ и уголь, не имеющих глобального рынка.

Хорошо известно, что доказанные запасы газа (две трети) сконцентрированы в Персидском заливе и России, и такая же доля запасов угля – в США, России, Китае и Австралии, при бедности огромного региона Восточной Азии и Дальнего Востока и газом, и (кроме Китая и Австралии) углем. Предполагаемая авторами замена быстро дорожающего газа углем, то есть соревнование между ядерной и угольной энергетикой уже десятилетиями обсуждается экспертами, но вызывает обоснованные возражения. Уголь является по существу региональным топливом, и его массовое перемещение, например, в европейский регион России или на восточное побережье Китая, войдет в неизбежное противоречие с транспортными возможностями. К тому же, уголь не может быть популярным по экологическим причинам, давая на 80% больше эмиссий углерода, чем природный газ (на единицу энергии).

Стоит упомянуть еще об одном важном факторе, не обсуждаемом в отчете. Рыночные механизмы обеспечивают эффективное использование ресурсов, но не гарантируют устойчивого развития. Важной особенностью рынка энергоресурсов является большая инерционность предложения. Увеличение предложения энергоресурсов даже на локальных рынках требует значительных инвестиций, которые финансируются за счет долгосрочных кредитов. В то же время, спрос на энергоресурсы значительно подвижнее. Поэтому недооценка будущих потребностей в энергоресурсах может вызвать резкие колебания цен и глубокие экономические кризисы, которые уже неоднократно происходили в последние годы, даже в наиболее «благополучных» странах.

При этом опасность локальных кризисов увеличивается при сложившейся в мировой экономике тенденции к уменьшению горизонтов планирования, дефициту и существенному удорожанию долгосрочных кредитов.

В XXI веке человечеству предстоит жить в условиях быстрых технологических и социальных изменений. Чтобы мировое развитие стало устойчивым, придется заплатить немалую цену. Цена устойчивого развития – крупные долгосрочные капиталовложения в мировую инфрастуктуру, в первую очередь, в энергетическую инфраструктуру, на которой базируется экономический рост. Условием эффективности крупных долгосрочных капиталовложений является обоснованная, целенаправленная экономическая политика правительств в сочетании с привлечением научного потенциала всего мирового сообщества. Следует отметить, что предложения отчета MIT в этом направлении, ориентированные на реалии американской политической системы, представляют интерес и для других стран.

Из существующих технологических возможностей ядерная энергетика в наибольшей степени претендует на роль стабильного ядра мировой энергетической системы, малочувствительного к дестабилизирующим факторам. Она может играть стабилизирующую роль именно в переходные периоды и в кризисных ситуациях вследствие высокого уровня независимости от характера добычи и производства топлива. Доля ядерной энергетики в топливно-энергетическом комплексе и даже в электроэнергетике невелика, но она может оказаться существенной для стабилизации цен на энергоресурсы и развития экономики в целом.

Что касается экономических оценок внутри ядерной энергетики, т.е., различных вариантов организации топливного цикла, следует подчеркнуть полное согласие с завершающим тезисом из экономической главы отчета MIT:

«Увеличение затрат, связанное с переработкой топлива и повторным его использованием в ядерных реакторах на тепловых нейтронах, невелико относительно общих затрат на выработку электроэнергии на АЭС. К тому же, неопределенность оценок затрат на топливный цикл очень велика».

Вместо заключения

В результате принятых в 70-е годы односторонних решений США прекратить расширение мощностей и услуг по обогащению урана, а также гражданский рецикл и даже исследования в сфере усовершенствованных топливных циклов, произошел «раскол» между США и многими другими имеющими существенные ядерные мощности странами, длительное время препятствовавший дальнейшему развитию ядерного топливного цикла. Постепенно остальные «ядерные» страны научились «идти не в ногу» с одним из основателей «ядерной эры». К середине 90-х годов еще 15 стран, кроме США и России, создали частично или полностью развитые мощности ядерного топливного цикла. В самих Соединенных Штатах к этому времени исследования в области топливного цикла практически прекратились, причем большая часть соответствующей инфраструктуры просто исчезла.

Прогнозируемый энергетический рост развивающихся стран в сочетании с «выравниванием» экологических последствий от конкурирующих энергоисточников, по всей вероятности будет иметь результатом «новую ядерную эру». Возвращение, в новых условиях, к периоду кардинального различия во взглядах между лидерами ядерного развития было бы крайне контрпродуктивным как для США, так и для остального мира, который будет просто вынужден без участия США разрабатывать замкнутый топливный цикл.

Представляется, что отчет MIT не дает веских оснований для такой пессимистической гипотезы. Необходимо только распространить тезис авторов, относящийся к энергетике в целом, и на политику в самой ядерной энергетике:

«Для правительств важно выработать политику, которая позволила бы иметь полный диапазон существенных вариантов».