Свидетельства очевидца

50 лет из истории Ирана

Георгий Ежов, кандидат экономических наук

С возрастом начинаешь вспоминать былые годы и события, которые не потускнели со временем и остаются яркими пятнами на фоне прошедшего времени. Для меня, профессионального востоковеда, таким ярким пятном стало мое пребывание в Тегеране в начале 1950-х и в конце 1990-х годов.

Осенью 1951 года, после окончания Московского института востоковедения и получения диплома, в котором моя специальность была обозначена как «персидский язык», а «квалификация – «референт-переводчик по Ирану», я неожиданно для себя был командирован в Тегеран «старшим переводчиком правления Русско-Иранского банка». Отношения между нашими странами в те годы были натянутыми, и МИД Ирана иногда месяцами не выдавал въездные визы даже дипломатам. Но уже в конце сентября мне сообщили, что я могу собираться в первую в моей жизни командировку. В конце октября я сел в поезд «Москва – Баку» и через три с половиной дня прибыл в столицу Азербайджана.

После прохождения всех таможенных и пограничных формальностей меня разместили в небольшой каюте парохода «Пионер», который шел к иранским берегам. Через сутки сквозь пелену дождя на горизонте показался иранский берег – порт Пехлеви, ныне Бандаре-Анзели.

На следующий день я на автобусе отправился по горным дорогам через Рашт и Казвин в Тегеран. Русско-Иранский банк находился в то время в правом крыле старого, теперь уже не существующего здания нашего торгпредства на улице Паменар, недалеко от городского базара. За служебным зданием торгпредства в глубине сада было несколько одноэтажных жилых домов, где мне дали небольшую комнату. На территории торгпредства была пробурена глубокая скважина, дававшая в дом чистую воду. Водопровода в Тегеране в то время не было воду брали из уличных арыков, по которым она пускалась дважды в месяц по одному дню, или покупали у водовозов, которые на одноколках, запряженных лошадью, в желтых бочках с номером развозили воду из городского каната, который назывался «шахским».

Территория, которую занимало и до сих пор занимает торгпредство, было когда-то городской окраиной, куда 11 февраля 1829 г. были выброшены тела дипломатической миссии во главе с Грибоедовым.  Впоследствии русские выкупили эту территорию, где сначала была построена маленькая церковь, а потом обосновалось наше посольство. Территория же нынешнего посольства – участок площадью около 8 га в центре города был получен русским правительством от Русско-Персидского банка. Этот участок можно считать наверное самым хорошим в городе, поскольку масса сосен и чинар дает много тени и земля не так сильно прогревается. 50 лет назад в северо-западном углу этого участка работал канат, из которого вода выбивала фонтаном и расходилась по арыкам по всей территории и дальше шла в город. Говорили, что этот канат имел протяженность до 16 км. и был облицован камнем, что предохраняло его от засорения.

Территория британского посольства, расположенная через улицу, также снабжалась водой из своего каната. Высокая саманная стена белого цвета, огораживающая территорию посольства, являлась прекрасным местом для антишахских и антиамериканских лозунгов, которые каждый день писали иранцы в ходе подготовки революции 1979 г. В далеком 1951 г. угол стены британского посольства служил общественной уборной, а потому был подмыт на полметра, несмотря на то, что над этим углом висел написанный красивым подчерком «насталик» – большой плакат с просьбой «не мочиться в этом месте». Этот плакат, вывешенный англичанами, служил своеобразным раздражителем для населения, и один вид его провоцировал их справлять нужду именно в этом месте. Таким образом, иранцы выражали свое отношение к англичанам за их стремление не выпускать из своих рук нефтяные богатства Ирана.

Шумный город с центральными торговыми улицами Лалезар и Надери, магазинами, полными разных неизвестных мне товаров, произвел на меня неизгладимое впечатление. По улицам проезжали редкие еще в то время автомобили, неторопливо проходили ишаки, груженные разными фруктами. Между ними сновали велосипеды – «Кадиллаки бедного человека», как их называли иранцы. В то время они были едва ли не самым массовым видом транспорта в городе. Мне тоже выдали английский велосипед, на котором я ездил по делам – автобусы всегда были набиты людьми (мужчины входили в заднюю дверь, женщины в переднюю, причем салон автобуса был разделен железной трубой поперек), там было жарко и душно.

После двухнедельной стажировки у местного переводчика, который ознакомил меня с моими новыми обязанностями, я начал самостоятельно работать. Учился по ходу дела, пытаясь освоить то, что не мог получить в институте, особенно в области разговорного языка и письма, в частности персидской скорописи, почерка «шекасте», который дает возможность писать со стенографической скоростью.

В те годы в стране было неспокойно. Иранцы протестовали против войны в Корее, многие вступали в Иранское общество сторонников мира. Под Стокгольмским обращением  сторонников мира было собрано около 2 млн. подписей. Иранское правительство под давлением общественности отменило свое решение о посылке военного контингента в Корею. Иранцы выступали против засилья англичан на нефтяных промыслах страны и против попыток американцев захватить их свои руки. Они требовали восстановления торговых связей Ирана с Советским Союзом, признания КНР, отмены преследования прогрессивных партий в стране.

В итоге иранский меджлис принял решение о национализации Англо-Иранской нефтяной компании, которая была фактическим хозяином иранской нефти в течение нескольких десятилетий. В ответ Англия и США направили в район Персидского залива около 40 военных кораблей, раздали оружие иранским племенам, жившим в южных районах, агитируя выступить против Тегерана, «который отбирает у них нефтяные богатства». Назначенный на пост премьер-министра Хоссейн Ала стремился договориться с англичанами и одновременно подавить народные волнения, введя военное положение, что вызвало новую волну протеста и всеобщую забастовку нефтяников. Шах был вынужден отправить его в отставку и назначить премьер-министром Мохаммеда Мосаддека – руководителя Национального фронта, выступавшего за полную национализацию нефтяной промышленности.

Все чаще происходили студенческие беспорядки и демонстрации рабочих, требовавших улучшения условий труда. Полиция и войска разгоняли демонстрации и арестовывали зачинщиков. Разгоралась борьба между сторонниками и противниками премьер-министра Мосаддека, выступавшего за либерализацию  внутренней политики и противостоявшего и англичанам и американцам в нефтяном вопросе. В Иране были закрыты британские консульства и культурный центр. США и Великобритания объявили экономическую блокаду Ирану, за ними последовали и остальные послушные им страны. Иранское правительство отчаянно нуждалось в валюте. Мосаддек просил советское правительство закупать у Ирана нефть в течение 3-х лет за 50% рыночной стоимости, предоставить кредит в сумме 10 млн.долларов и вернуть золото, принадлежавшее иранской стороне. Наше правительство отказалось удовлетворить его просьбы, хотя по оценкам экспертов, СССР в том году провез через Черное море 12 млн. т. нефти, закупленной по мировой цене… Все это иранцы вспомнили нам еще перед революцией 1979 г.

В конце апреля 1951 г. доктор Мосаддек провел Закон о национализации нефти через обе палаты парламента и вскоре представил новое правительство и его программу, первым пунктом которой значилось выполнение принятого закона на всей территории Ирана в полном объеме. Программа была утверждена, после чего была создана комиссия по ликвидации Англо-Иранской нефтяной компании.

Правительству Моссадека пришлось работать в очень тяжелых условиях, на него оказывалось сильное давление как справа, так и слева. Шахский двор и проанглийская часть парламента критиковали его за то, что после национализации нефти страна перестала получать от ее реализации стабильный доход, а продавать нефть Иран не мог из-за экономической блокады. Часть же левых партий во главе с народниками обвиняли его в нерешительности, сговоре с империалистами. Англия обратилась в Международный суд в Гааге, требуя признать национализацию нефти в Иране незаконной, но доктор Мосаддек заявил в суде, что никакие законы не дают права этому государству решать внутренние проблемы его страны.

В то же время в Иране происходили выборы в парламент XVII созыва. Правительство пыталось сорвать выборы, но часть депутатов оказалось все же выбранной, и этого количества хватило, чтобы парламент мог начать работу. Возвратившись из Гааги, Мосаддек явился в парламент и подал прошение об отставке своего кабинета. Парламент снова поручил ему сформировать кабинет. Мосаддек заявил, что согласится лишь в том случае, ели ему будет подчиняться армия во главе с военным министром. Дело в том, что в Иране существовало правило, согласно которому все военные назначения осуществлялись лично  шахом, который день от дня усиливал свое влияние в армейских кругах, поэтому у Мосаддека было опасение, что шах может с помощью армии совершить переворот и задушить национальное движение.

В итоге его отставка была принята, и 21 июля 1952 г. премьером был назначен Кавам-эс-Салтане, симпатизировавший англичанам. Это сразу же вызвало бурю протеста, Народный фронт выступил в защиту Мосаддека, по городам прокатилась волна забастовок под лозунгами «Смерть шаху!», «Смерть англичанам!». Уже 23 июля новый премьер ушел в отставку и правительство было вновь сформировано Масаддеком, который получил право не только контролировать министерство обороны, но и применять в случае необходимости чрезвычайные меры. В тот же день из  Гааги пришло сообщение о том, что Международный суд отказался рассматривать иск английского правительства. Таким образом, Иран выиграл дело. Сложившаяся ситуация не могла устроить ни Великобританию, ни США и они начали подготовку к смещению иранского премьера. В июле 1952 г. Вашингтон решил перейти к более действенным мерам. В Иран был направлен генерал Шварцкопф, который в свое время руководил обучением жандармерии в Иране и был хорошо знаком с начальником жандармерии генералом Захеи. Вскоре в Швейцарии собрались: Ален Даллес, Джон Фостер Даллес и посол США в Иране Лой Гендерсон. Затем к ним присоединилась сестра шаха Ашраф, игравшая роль связной между Швейцарией и Тегераном. 13 августа 1953 г. шах подписал указ о смещении доктора Мосаддека с поста премьер-министра и назначил на этот пост Захеди. Затем направил к Мосаддеку начальника своей гвардии с подписанным указом, а сам от греха подальше улетел на Каспийское побережье «отдыхать». В ответ на это Мосаддек приказал арестовать генерала Захеди, и, когда эта весть дошла до шаха, он на своем самолете вылетел в Италию. Наутро иранские газеты сообщили, что шах бежал из страны, что раскрыт заговор и тому подобное…

На следующий день в Тегеран прилетел посол Гендерсон и, явившись к премьеру Мосаддеку, заявил, что США не намерены более мириться с его политикой и будут противиться ей всеми силами. В городе же творилось нечто невообразимое. Народ ликовал, на улицах не было видно ни военных, ни даже полицейских. На городском митинге министр иностранных дел Фатеми объявил шаха предателем и заявил, что им дано распоряжение всем посольствам не оказывать ему никакой помощи.

Так прошло 2 дня, на третий руководство нашего торгпредства приняло решение выехать всем составом в летнюю резиденцию в Зарганде. Мы ехали колонной, впереди шел автобус с работниками торгпредства, затем наша банковская машина, за нами – «ЗИС-101» с послом. На подъезде к Тегеранской радиостанции дорога была запружена народом, вооруженным палками, обрезками железных труб, цепями. Нам кричали, чтобы мы приклеили портрет шаха на ветровое стекло и включили радио. Портрета у нас не было, поэтому пришлось достать небольшую купюру, плюнуть на нее и приклеить к стеклу. Так мы медленно проезжали сквозь возбужденную толпу, и вдруг заметили, что машина посла исчезла. Оказывается ему тоже велели приклеить портрет шаха, но посол отказался, и тогда толпа отсекла его автомобиль от остальной колонны и стала угрожать, размахивая палками. Шоферу удалось сдать назад и развернуться, после чего он через город круговой дорогой привез его в Заганд. Добравшись до места, мы включили радио, и через несколько минут началась передача. Создавалось впечатление, что в студии человек 20 разговаривают, кричат, перебивают друг друга и никто никого не слушает. Вдруг раздались звуки гимна. Нужно сказать, что шахский гимн в течение трех дней нигде не исполнялся, даже в кино, где играли перед каждым сеансом и публика должна была вставать. Затем какая-то женщина звонким голосом стала кричать: «Да здравствует шах!», «Смерть Мосаддеку!» и добавляет к этому слова, которые именуются «ненормативной лексикой». Все это опять и опять прерывалось звуками гимна и новыми криками. Сообщалось, что Мосаддек и все правительство арестованы, что шах возвращается в страну и так далее.

Как потом выяснилось, Гендерсон не терял времени даром. Мобилизовав всех американцев, а их в Иране было от 3 до 4 тысяч, он с помощью Захеди открыл тюрьмы, и всем выпущенным уголовникам платили деньги за то, что они ездили по городу на нанятых под угрозами такси с портретами шаха и кричали: «Да здравствует шах!». Один из американских офицеров подъехал на танке к дому Мосаддека и выстрелил из пушки по его спальне. Премьеру удалось спрятаться в доме у соседей, где его арестовали через неделю, министра иностранных дел Фатеми нашли в какой-то деревне через два месяца, остальных членов кабинета также постепенно арестовывали.

Расстреливали людей прямо на улицах. Мне надолго запомнилась высокая белая стена в переулке около меджлиса, на которой виднелся след кровавой ладони и кровью же было написано: «йа марг, йа мосаддек» (смерть или Мосаддек). Кстати, плакат с изображением этой ладони использовало духовенство во время подготовки революции 1979 г.

Начались суды, расстрелы и казни без всяких судов. Сотни погибших и тысячи заключенных – таковы были итоги противостояния Ирана и западных держав в нефтяном вопросе, а демократическое движение в стране было надолго подавлено и загнано в подполье. Через некоторое время шах подписал соглашение с международным консорциумом о передаче ему прав разведки и добычи нефти на территории страны.

Осенью 1977 г. я в качестве эксперта аппарата экономического советника вновь оказался в Тегеране. А через несколько недель в стране начались первые серьезные беспорядки. Газеты сообщали о крупных  забастовках в Табризе, Исфахане, Мешхеде и других городах, о столкновениях с полицией, о первых жертвах. На стенах домов появились листовки различных левых организаций, часто можно было увидеть знак моджахедов с профилем автомата Калашникова. Брожение в стране усиливалось, все старания шахской администрации держать под контролем ситуацию оказались тщетными. Свой вклад в разжигание сопротивления вносил опальный имам Хомейни, который был сначала в Ираке, а затем переехал в Париж и оттуда передавал свои гневные антишахские послания. Переданные по телефону, они моментально записывались на кассеты, тиражировались и через день-два становились всеобщим достоянием.

Весь 1978 г. борьба усиливалась. В самом Тегеране стали расстреливать демонстрантов. Люди гибли десятками, трупы ночью убирали, но утром на асфальте появлялись очерченные мелом контуры лежавших тел, на которых обязательно лежали красные гвоздики. На огромном кладбище «Бехеште Захра», в южном пригороде Тегерана, для захоронения погибших было специально выделено два участка. Духовные лидеры Тегерана созывали на митинги и демонстрации сотни тысяч жителей. Колонны мужчин и женщин в черном во главе с муллами, держащими микрофоны, часами шли мимо нашего посольства в сторону аэродрома, где митинговали на площади. Бросалось в глаза, как день от дня совершенствуется сама «технология» шествий. Сначала все возвращались с митинга пешком, неся знамена и плакаты, вскоре все это увозилось на машинах, на больших грузовиках-платформах стали доставлять обратно женщин и детей. Богатые люди желавшие как-то помочь демонстрантам, привозили в легковых машинах на перекрестки по ходу колонн ящики с минеральной водой, груды бутербродов.

Предприятия не работали (машиностроительный завод в Араке, где были заняты наши специалисты, бастовали 8 месяцев, причем зарплату все это время выплачивали). Осенью 1978 г. создалась угроза остановки домны на Исфаханском металлургическом комбинате, построенном при содействии СССР. Из-за забастовок горняков и железнодорожников  угля и железной руды там оставалось на несколько дней. Все наши обращения в министерство и старания властей были бесполезны, домна могла затухнуть. Тогда мы связались с городским комитетом имама, откуда пришел молодой высокий мулла в золотых очках и, выслушав нашу просьбу, пообещал немедленно связаться со своим руководством. А через день в газетах появилось короткое сообщение о том, что угольщики и рабочие железорудного месторождения начали добывать уголь и руду, а железнодорожники согласились перевозить ее на завод. Таким образом, наш завод не останавливался ни на один день, несмотря на то, что рабочие после смены шли на митинги и участвовали в общей борьбе против шахского режима.

Но ситуация в целом обострялась все больше.

Правительство ввело военное положение с запретом появляться на улицах без пропусков с 21.00 до 5.00 утра. Верующие же выходили из мечети именно после 9 вечера. И часто большие группы людей, наэлектризованных и разгоряченных услышанным во время намаза, устраивали демонстрации, двигаясь обычно в сторону шахского дворца, где их встречали войска. Начиналась стрельба на поражение. Обычно вечером я забирался на крышу, откуда в тихом ночном воздухе было хорошо слышны крики «Аллах акбар» и автоматные очереди. А утром снова на асфальте лежали красные гвоздики…

Шах не выдержал напряжения и покинул страну. Я был в этот день в районе Тегеранского университета, где собирал листовки, как вдруг все стоявшие автомашины стали беспрерывно сигналить и мигать фарами. Проезжавший мимо водитель в ответ на мое удивление открыл дверь и жестом пригласил сесть, показывая пальцем на радиоприемник. Из приемника слышался голос диктора, заглушаемый гулом авиамоторов (кроме шахского «Боинга», который он вел сам, в воздух поднялись два звена «фантомов» и 100 вертолетов), который сообщал, что в 12 часов 23 минуты Его Величество на самолете покидает пределы Ирана.

Что началось вокруг, трудно описать словами! Люди обнимались, кричали, забегали в кондитерские магазины и выбегали с коробками конфет, которыми угощали прохожих. Когда я добрался до дома, у меня карманы были набиты сладостями. Так принято выражать радость на Востоке. А через два часа крупнейшая иранская газета «Этелаат» выпустила специальный номер на газетном листе было напечатано всего два слова «Шах рафт», то есть «Шах ушел». К мальчишкам, которые продавали этот листок на улицах, было не подступиться.

1 февраля 1979 г. в Тегеран из Парижа прилетел Хоймени, который прямо с аэродрома направился на кладбище «Бехеште Захра». Он ехал по трассе, на которой его встречали десятки тысяч иранцев. На крыше и на передних крыльях его черного джипа лежали автоматчики. Впереди следовал крытый фургон наверху которого расположились кинооператоры, а вдоль дороги через 20-30 метров стояла охрана. На кладбище Хоймени произнес свою первую на родине после 20-летнего отсутствия речь, которую слушали полтора миллиона присутствующих.

В городе наступило двоевластие, оно напоминало пороховую бочку, фитиль которой уже подожжен, но никто не знает его длины. Вечером 10 февраля курсанты авиатехнического училища попросили показать им фильм о приезде имама в Тегеран. И хотя фильм этот уже транслировался по телевидению, руководство училища им отказало. Завязалась словесная перепалка, перешедшая в драку. Курсанты вскрыли склад, где хранилось оружие, началась стрельба. Кто-то из них сообщил о происходящем в организацию фидаев, которые сразу же вступили в борьбу. По городу разносилась стрельба. Следующей ночью восставшие заняли радиостанцию, а на экране телевидения появился молодой диктор в черном свитере (это было необычно, так как дикторы Тегеранского телевидения всегда были одеты по-европейски, с галстуками и платочками в кармане пиджака) и произнес три слова, которых ждала вся страна. Он сказал: «Энгелаб пируз шод» – «Революция победила».

Он же до утра вел все передачи, которые в основном состояли из разнообразных сообщений: от пожеланий до просьб прислать в такой-то госпиталь кровь или быстро направить отряд для отпора вылазки контрреволюции. Так закончился первый этап Иранской революции, этап вооруженный. За ним последовал более затяжной и сложный мирный этап, когда новая власть стала разбираться со своими бывшими союзниками по борьбе с шахской властью, искать и наказывать «виновных». Так, например, всем депутатам шахского парламента трех последних созывов было предложено сдать в казну все деньги, полученные ими в качестве зарплаты.

Одновременно было объявлено о повышении минимальной заработной платы в 3 раза, об освобождении от платы за воду и газ малообеспеченных семей, всем чиновникам-мужчинам добавляли пять лет стажа, а женщинам – 10, чтобы можно было быстрее уволить их на пенсию и освободить рабочие места для безработных молодых специалистов. Власть всячески старалась завоевать авторитет у народа, и на первых порах это ей удалось. Интересно отметить, что на второй день после революции по телевидению был показан «Броненосец «Потемкин» с хорошим закадровым переводом, а на третий – «Мать» по Горькому.

После революции я прожил в Тегеране еще два года, наблюдая, как антишахские настроения постепенно ослабевали, уступая место антиамериканским. Особенно это стало очевидно после того, как американцы неудачно высадились в иранской пустыне с целью освобождения своих заложников, захваченных «студентами – последователями имама». Кстати, многие иранцы приписывали неудачу американцев в этой операции советскому вмешательству. «Я же знаю,– говорил мне один купец на базаре, – что это вы выпустили ракету по их самолетам и сожгли их».

Внешний враг был определен и обозначен, тем более что объявленной Ирану экономической блокадой США давали новый иранской власти хороший козырь в руки. Это послужило толчком к началу Ирано-иракской войны, в которой США выступили на стороне арабов.

"Вокруг света", №3 (2762), март 2004 г.